Интервью Саймона Пирани, старшего научного сотрудника Оксфордского института энергетических исследований – одного из ведущих британских экспертов по газовому рынку России и СНГ.
В будущем году выйдет его книга «Глобальная история потребления ископаемого топлива».
Расточительный рост
– Во введении к своей книге вы пишете, что потребление ископаемого топлива в мире продолжает расти. Это противоречит утверждениям многих экспертов о том, что стоимость энергии из возобновляемых источников снижается и передовые экономики, в том числе Китай, делают ставку на «зеленую энергетику». Можете ли вы пояснить свои выводы?
– В реальности, одновременно происходят две вещи: быстро растет генерация электричества из возобновляемых источников, но использование ископаемого топлива также растет. Стоимость производства электроэнергии из возобновляемых источников, главным образом, ветряной и солнечной, снижается. Электричество из этих источников приобретает долю рынка в ряде стран, особенно в Европе.
В некоторых странах, в частности, Дании, Германии и Испании, возобновляемые источники составляют значительную долю производства электроэнергии (в последние годы около половины в Дании и одна пятая в Германии и Испании).
Как вы и сказали, китайское правительство решило инвестировать в возобновляемые технологии, и поэтому этот небольшой бизнес будет продолжать расти. В глобальном масштабе инвестиции в возобновляемые источники энергии в 2011-2015 годах составляли $250-300 млрд в год, что можно сравнить с $100-130 млрд, вложенными в производство электроэнергии из ископаемого топлива. Это все хорошие новости.
Плохая новость состоит в том, что ископаемое топливо является доминирующим действующим источником электроэнергии. В период с 1990 по 2015 годы доля возобновляемых источников в производстве электричества выросла с 1% до 5%, но доля ископаемых видов топлива возросла с 63% до 68%. Доли ядерной и гидроэнергетики немного снизились.
Таким образом, хотя возобновляемая энергетика действительно выросла, увеличившись в пять раз в течение этого двадцатипятилетнего периода, она остается ограниченной маленькими карманами глобального электроэнергетического бизнеса.
Еще один важный момент, который следует иметь в виду, состоит в том, что выработка электроэнергии является лишь частью общей энергетической картины. Около трети всех ископаемых видов топлива используются для производства электричества. Другие две трети применяются в промышленных процессах, в частности, в производстве таких материалов, как железо, сталь и цемент, как сырье для нефтехимической промышленности, например, производства удобрений для сельского хозяйства, для перевозок всех видов и в домах людей.
Я думаю, что переход к производству электроэнергии из возобновляемых источников действительно начался, но существенного сдвига в других областях экономики не произошло.
Оптимисты говорят, что автомобили, работающие на бензине и дизельном топливе, будут заменены электромобилями. Будем на это надеяться. Но надо помнить, что даже если это произойдет, мы вряд ли получим положительный эффект с точки зрения сокращения выбросов парниковых газов, если все или почти все электричество не будет произведено из возобновляемых источников.
В период с 1990 по 2015 год, когда произошло пятикратное увеличение производства возобновляемой энергии, общее потребление ископаемого топлива для всех видов использования увеличилось примерно на три восьмых. И это та же четверть века, которая последовала за подписанием всеми правительствами мира, включая США и основных производителей нефти, таких как Россия, Саудовская Аравия и так далее крупного международного договора – конвенции в Рио – о том, что парниковый эффект опасен и его необходимо минимизировать.
Соглашение признало выводы ученых, утверждающих, что сжигание ископаемого топлива является основной причиной глобального потепления. В нем перечислены опасности, которые оно несет: повышение уровня моря, что означает широкомасштабное затопление прибрежных районов; неустойчивость погоды, включая более крупные и менее предсказуемые бури; разрушение сельского хозяйства во многих странах тропической зоны из-за более высоких температур.
Люди говорят об экологических проблемах, как будто они отделены от человеческого общества, но на самом деле все эти явления представляют для него потенциально разрушительные угрозы.
Вопрос о том, почему ископаемое топливо не сдает своих позиций, ставит другой вопрос: почему правительства мира подписали этот договор, четко указав на серьезную опасность, с которой человечество сталкивается в результате глобального потепления, – и не действовали в соответствии с ним?
Короткий ответ состоит не в том, что правительства не верили в науку – я не думаю, что они такие глупые, – а в том, что они не были готовы принять согласованные меры против этих угроз, поскольку уделяли приоритетное внимание тому, что они называют «экономическим ростом». Этот «рост» в основном выгоден тем, кто контролирует экономику, а не большинству тех, кто в ней работает и/или лишается ее. Другими словами, краткосрочные интересы элит доминировали над общечеловеческими интересами.
Россия и мир увязли в нефти
– В России развитие за альтернативной энергетики ратует Чубайс, а Путин заявил недавно, что «в ближайшие двадцать лет главная роль будет отведена углеводородам». Кто из них реалистичнее оцениваетперспективы?
– Я страстно надеюсь, что ископаемое топливо перестанет доминировать в ближайшие двадцать лет, и думаю, что всем нам нужно бороться за то, чтобы это произошло. Если переход от ископаемых видов топлива займет более длительное время, последствия будут разрушительными для будущих поколений. Однако важно отделить надежду от анализа.
Исходя из того, что произошло в прошлом, мы должны признать, что на полномасштабный отказ от ископаемых видов топлива (под которым я подразумеваю не просто увеличение производства электроэнергии из возобновляемых источников, но и переход от металлургической и цементной промышленности, от интенсивного сельского хозяйства с использованием ископаемого топлива, от автомобилецентричных городов к лучшим способам жизни) может потребоваться больше двадцати лет.
Фактор, который может изменить временные рамки, это далеко идущие социальные и политические изменения. Существует много докладов международных и неправительственных организаций, которые предлагают различные сценарии перехода. Все они, без каких-либо исключений, предполагают, что существующая политическая и социальная система и существующий иерархический, эксплуататорский способ функционирования экономики не изменятся. Но переход к более человечным и эгалитарным (основанным на равенстве – прим. ред.) социальным и экономическим отношениям может ускорить темп изменений.
– В России, с одной стороны, постоянно звучат речи о диверсификации, а с другой – текущий кризис показал, насколько российская экономика нефтезависима. Как изменялась позиция российских элит по отношению к роли углеводородов?
– Когда Путин впервые победил в 2000-м году, он имел три четкие политические цели в отношении добычи нефти в России. Первая заключалась в том, чтобы заставить бизнес, контролирующий нефть, платить разумную сумму налогов. В 90-е российское государство было ослаблено, и его неспособность собрать налоги с этих компаний, была признаком слабости. Это закончилось первым и вторым сроками Путина, делом ЮКОСа и увеличением налоговых поступлений от других нефтяных компаний. Вторая цель состояла в том, чтобы создать условия для инвестиций в новые нефтяные месторождения, а не просто полагаться на те, которые разрабатывались в советский период. Начало было положено, можно привести в пример некоторые месторождения «Роснефти», но это медленный процесс.
Третья цель Путина заключалась в том, чтобы диверсифицировать экономику, избавив ее от нефтяной зависимости. Я не думаю, что это была просто риторика. Он призвал некоторых экономических реформаторов в правительстве попытаться реализовать эту политику с помощью таких проектов, как превращение Сколково в технологический хаб. Но эта политика потерпела неудачу.
Диверсификация оказалась гораздо более сложной задачей, чем изменение ситуации с налогами: не только Россия, но и многие другие нефтедобывающие государства потерпели в этом поражение. Последним, кто объявил, что попытается, была Саудовская Аравия. Я подозреваю, что она тоже потерпит поражение.
Диверсификация требует долгосрочных обязательств, стратегии, разделяемой богатыми капиталистами и государством, а также разумных экономических условий.
От триумфа науки к провалу политики
– Вы сравниваете провал попыток правительств договориться об общей стратегии в борьбе с глобальным изменением климата с ситуацией, предшествовавшей Первой мировой войне. Это очень тревожная оценка. Каковы общие контуры этой дискуссии, ее важнейшие вехи и силы, мешающие достижению согласия?
– Решающее соглашение было подписано на саммите в Рио-де-Жанейро в 1992 году, четверть века назад. Важно напомнить, что эти международные политические дискуссии об изменении климата были вызваны значительным прогрессом, достигнутым наукой о климате в 80-х годах. Это очень захватывающая история о научном открытии. В конце 1970-х ученые были убеждены, что человеческая деятельность влияет на климат, но они не были уверены в том, как именно это происходит или даже в направлении, в котором будут идти изменения, сделают они атмосферу более холодной, жаркой или просто более загрязненной? К 1980-м компьютерные технологии развились до такой степени, что позволили моделировать климат. Одним из признаков этого стало улучшение точности краткосрочных прогнозов погоды. Те же методы использовались для наблюдения за более долгосрочными воздействиями на климат. Другим важным прорывом была палеоклиматология, то есть исследование климатических изменений на протяжении тысяч и даже сотен тысяч лет.
Основным ее методом было бурение льда, накопившегося в течение тысяч лет в Арктике и Антарктике и изучение химического состава образовавшихся в нем пузырьков. Западные ученые выдвинули тезис о том, что выброс углекислоты, метана и других газов в атмосферу ведет к парниковому эффекту, то есть более высокие концентрации этих газов препятствуют выходу тепла из атмосферы и вызывают глобальное потепление. Были прочитаны данные за 400 000 лет со станции «Восток» в Антарктиде – это был советский научный проект, убедивший ученое сообщество в том, что парниковый эффект являлся доминирующим.
Ученые обсуждали эти данные на международных встречах в конце 80-х и решили поднять тревогу среди политиков. К этому времени стало ясно, что глобальное потепление является преобладающей тенденцией, и что человеческая деятельность – в основном, сжигание ископаемого топлива – была ее главной причиной.
В середине 80-х была обнаружена совершенно другая климатическая опасность – большая «дыра» в озоновом слое Земли, вызванная различными антропогенными химическими процессами, главным образом, устаревшим типом холодильников. В 1987-м все самые могущественные страны договорились о запрете процессов, которые наносят ущерб озоновому слою, и проблема была решена. Это показало, что международное сотрудничество по таким вопросам возможно.
Но когда в 1992-м речь зашла о глобальном потеплении, такого соглашения достигнуто не было. Отказ от ископаемых видов топлива, которые являются очень важными для экономик всех развитых стран, намного сложнее, чем отказ от использования старого типа холодильников.
Договор в Рио оказался самым катастрофически пустым документом всех времен. На словах он поручил всем подписавшим его государствам, то есть почти каждой стране мира сократить использование ископаемого топлива и другие виды деятельности, способствующие глобальному потеплению. Но по настоянию, в частности, США он не включал никаких обязательных целей или сроков.
В нем не упоминалось использование правил регулирования или законов для разрешения этой чрезвычайной ситуации. Вместо этого, в соответствии с неолиберальными догмами, которые в то время доминировали в США и сильнейших европейских державах, были предусмотрены рыночные механизмы для сокращения потребления ископаемого топлива. Идея, которая была реализована в Киотском протоколе 1997 года, состояла в создании рынка выбросов углекислого газа или, скорее, разрешений компаниям на его выброс. Компании должны будут платить за разрешение загрязнять. Теоретически, цена этих разрешений будет повышаться, и в финансовых интересах фирм будет меньше загрязнять окружающую среду. Считалось, что они будут использовать менее грязные или экологически чистые технологии. Но на практике цена разрешений оказалась слишком низкой, чтобы оказать значительное влияние.
Этот подход стал катастрофическим провалом с точки зрения важнейшего показателя – скорости, с которой парниковые газы закачиваются в атмосферу. После конференции в Киото в 1997 году последовало беспрецедентное увеличение потребления ископаемого топлива в 2000-х, прежде всего благодаря индустриальному буму в Китае.
Есть соблазн отмахнуться от всего процесса климатических переговоров как циничного политического упражнения в ничегонеделании. Но эта интерпретация не убедительна. В конце концов, у многих политиков есть внуки. И они знают, что те вырастут в мире более опасном, в обществе более бедном и жестоком из-за глобального потепления. Почему же они бездействуют? Я думаю, ответ заключается в том, что политики и дипломаты, которые вели переговоры, и руководители бизнеса, которые их консультировали, считали более важным сохранить и развивать рынок, то есть поддерживать рост экономики, организованной при доминировании капитала, чем обращаться к проблеме глобального потепления. Они обманывали себя тем, что рынок может решить эту проблему.
На мой взгляд, это исторический провал международного сообщества, столь же серьезный, как и тот, который привел к Первой мировой войне.
Разумеется, были различия в позициях мировой элиты в Рио. Правительства США и некоторых других нефтедобывающих стран были полны решимости обеспечить отсутствие в договоре каких-либо обязательств. На них оказали влияние крайняя форма неолиберальной идеологии, большая доза отрицания науки о климате и их узкие интересы. Некоторые из европейских правительств и Демократическая партия США, которая вскоре после конференции в Рио-де-Жанейро пришла к власти, высказались за сочетание рыночных механизмов и регулирования. Многие из них поддержали введение обязательных норм по сокращению выбросов парниковых газов. Третий голос был у развивающихся стран, которые утверждали, что проблема глобального потепления исторически была вызвана развитием промышленности в богатых странах и что этим богатым странам придется платить, чтобы справиться с последствиями.
Однако в политическом плане ни одна из этих трех групп не придавала особого значения изменениям экономических и социальных структур, которые требуются для полномасштабного сокращения потребления ископаемого топлива.
Самоутешительный скепсис
– У нас в России сильны позиции так называемых климатических скептиков, утверждающих, что глобальное потепление – это миф. Часто считают, что установить объективную истину в споре о климате невозможно, так как эта дискуссия всегда является прикрытием чьих-то корыстных интересов. Существует ли на Западе консенсус в этих вопросах?
– Во-первых, я бы не стал говорить о «климатических скептиках». Мы не говорим о «скептиках плоской земли» или «эволюционных скептиках». Наука, показывающая, что глобальное потепление продолжается и что оно вызвано экономической деятельностью человека, столь же хороша, как наука, которая показывает, что земля сферическая или что люди произошли от обезьян. В этом нет никаких сомнений.
Конечно, есть некоторые сомнения относительно того, какими будут эффекты. Мы знаем, что глобальная температура будет расти в тропических зонах больше, чем где-либо еще, и что земледелие будет разрушено в огромных масштабах – но, конечно, мы точно не знаем, насколько велики будут последствия. Мы знаем, что уровень моря поднимется, а прибрежные сообщества от Бангладеш до Нью-Йорка будут уничтожены – но, конечно, нам неизвестно, как много сообществ пострадает, или какой будет нанесен ущерб. Мы знаем, что погода будет более изменчивой и бурной, но мы не знаем, когда и где эти бури вызовут хаос или сколько людей они убьют.
Во-вторых, отрицание науки о климате более понятно как политический и идеологический феномен. В США его корни лежали в атаках на государственное регулирование – в сфере защиты окружающей среды, промышленности, здравоохранения и так далее, которые усилились при правительстве Рональда Рейгана, избранного в 1981 году. В первую очередь начались нападки на государственное регулирование во имя «свободного предпринимательства», за ними последовала атака на ученых. В начале 1990-х, до и после подписания договора в Рио, ряд международных нефтяных компаний оказали финансовую поддержку лоббистам и агентствам по связям с общественностью, которые распространяли бессмыслицу отрицателей климатической науки. К концу 1990-х большинство нефтяных компаний отказались от этой деятельности, признав, что она может сильно повредить их репутации. Но к тому времени уже был нанесен большой урон. Идеология отрицания климатической науки зажила собственной жизнью. В США она имеет сторонников в нынешней администрации, которая назначила людей, отрицающих изменение климата на властные посты, связанные с внедрением экологических стандартов.
В России отрицание климатической науки имело другую историю. Если говорить об общественной сфере, то я бы сказал, что конец 1980-х был расцветом советского экологизма. Осознание опасностей, которыми различные виды промышленной деятельности угрожают миру природы и человеческому обществу, было усилено чернобыльской катастрофой. По мере того, как укреплялась политика гласности, активисты гражданского общества часто пользовались ею, чтобы высказаться о некоторых локальных экологических потерях, вызванных советской промышленностью, а также о социальных, проблемах.
Но для советской элиты нефтяные доходы были важнее экологических принципов. В преддверии конференции в Рио некоторые из советских делегатов, готовивших материалы к ней, яростно выступали против принятых большинством ученых выводов о негативных последствиях глобального потепления.
В 1992 году в Рио делегатов из Советского Союза, как и представителей других нефтедобывающих стран, в конечном итоге убедили подписать договор – отчасти потому, что он не обязывал их что-либо делать. После этого, в постсоветский период, в российской элите проявилось более выраженное отрицание. В 2003-м в Москве состоялась международная климатическая конференция. В то время как дипломаты из многих стран надеялись, что будет достигнут определенный прогресс, по крайней мере, в установлении добровольных целевых показателей сокращения выбросов парниковых газов, российская делегация решительно выступала против любых подобных действий.
Сказав все это, я бы добавил, что не считаю отрицание науки о климате самым важным барьером для действий по сокращению выбросов парниковых газов. На мой взгляд, гораздо важнее реальная политика правительств – в том числе большинства тех из них, которые признают, что климат меняется и необходимо принимать меры. Даже эти правительства говорят, что проблему сокращения выбросов парниковых газов можно решить с помощью рыночных механизмов. Даже эти правительства продолжают вкладывать миллиарды долларов субсидий в индустрию ископаемого топлива – намного больше, чем они вносят в развитие возобновляемых источников энергии.
Приговорены ли мы к нефти?
– Анализируя рост потребления углеводородов с 1950-х годов, вы пишете, что этот процесс «определялся отношениями богатства и власти в обществе». Значит ли это, что роль углеводородного сырья росла не в результате объективных тенденций развития?
– Безусловно, основной причиной увеличения потребления ископаемого топлива в течение XX века было развитие промышленности. Уголь стал преобладать в Западной Европе и Северной Америке после промышленной революции конца XVIII века. После так называемой «второй промышленной революции» конца XIX века уголь, нефть и газ стали преобладать во всех промышленно развитых странах.
Технологии «второй промышленной революции» – электрические сети, паровые двигатели и турбины, двигатель внутреннего сгорания, а после Первой мировой войны нефтехимические продукты – продолжают определять потребление большинства ископаемых видов топлива вплоть до сегодняшнего дня.
В своей книге, которая будет опубликована в следующем году, я попытался проанализировать, как эти технологические системы эволюционировали в контексте социальных и экономических систем, в которые они были встроены. Процессы урбанизации, моторизации, электрификации и индустриализации, начавшиеся в богатых странах в начале ХХ века и распространившиеся на многие развивающиеся страны после Второй мировой войны, являются ключевыми элементами процесса. Технологические изменения сделали как труд в промышленности, так и женский труд в домашних хозяйствах, более энергоемким. Рабочие используют электрический инструмент; строители строят энергоемкие дома; домохозяйки, которые живут и работают в этих домах, используют холодильники и стиральные машины, которых не было у их бабушек. Огромная часть истории с 1980-х годов – это экспорт промышленности, особенно производства энергоемких материалов, таких как железо, сталь и цемент в развивающиеся страны.
Мы не можем разделить эту деятельность, в одной своей части обозначаемую как «необходимая для промышленного развития», а в другой – как «расточительная». Это не работает. Технологические системы внедряются в совокупности социально-экономических отношений, и эти отношения определяют, как используется технология. Во-первых, эти отношения означают, что огромная масса ископаемого топлива потребляется в богатых странах. За последние двадцать лет наблюдается быстрый рост потребления в некоторых развивающихся странах, таких как Китай, но большая его часть все равно была направлена на производство промышленных товаров и энергоемкого сырья для экспорта в богатые страны.
Более того, в богатых странах именно социальные и экономические отношения определяют, как используется ископаемое топливо. Возьмем пример автомобилей, в которых расходуется большая часть всех потребляемых ископаемых видов топлива. Несмотря на то, что автомобиль, очевидно, отличный способ добраться с места на место, развитие автомобилецентричных и автомобилезависимых городов, существующих сейчас, не было неизбежным только потому, что существовали машины.
В США, первой стране массовой автомобилизации, автомобилестроительные компании до Второй мировой вели тяжелую борьбу за закрытие автобусных и железнодорожных линий, которые для многих людей были приемлемыми и доступными альтернативами. Они придумали идею «планового устаревания» – каждый год продавался «новый» автомобиль, что делало предыдущие версии менее желательными – чтобы продавать больше авто. Они производили машины, которые были тяжелее, быстрее и дороже, и, следовательно, сжигали намного больше топлива, чем это было технологически необходимо. В 1950-х правительство, поддерживаемое автопроизводителями, профинансировало огромную программу дорожного строительства, в то время как железные дороги испытывали инвестиционный голод. Все это породило в США общество, в котором практически невозможно прожить без машины, и в результате бедняки, которые не могут позволить себе автомобили, испытывают серьезные трудности.
В послевоенный период модель автоцентричной жизни в городах, удобных для автомобилей, была экспортирована сначала в Западную Европу, а затем и во многие другие страны. Как вы знаете, она проникла и в Россию в 1990-х годах.
Атланта в США и Барселона в Испании имеют примерно равное население и одинаковый уровень экономической активности. И все же Атланта, которая более территориально разбросана и не имеет системы общественного транспорта, достойной упоминания, производит в десять раз больше выбросов парниковых газов от сжигания ископаемого топлива, чем Барселона. Это в основном из-за автомобилей.
Существует много примеров технологий, которые можно использовать энергосберегающим способом, чтобы улучшить жизнь людей, но которые используются так, как они используются, потому что важные решения принимаются во имя спекуляции. Мы могли бы указать на жилье, которое неэффективно нагревается с помощью энергозатратных систем и построено из энергоемких материалов. Суть всех этих примеров состоит в том, что технологическое развитие могло бы пойти по другому пути; то, как оно происходит, определяется социальными и экономическими обстоятельствами.
В 1960-х годах никого не заботило расточительное использование нефтепродуктов огромными американскими автомобилями. В 1970-х беспокоились только о резком росте цен на нефть, вызванном экономическими кризисами того времени.
Меня пугает, что после того, как в 1990-х стало известно об опасности глобального потепления, американская автомобильная промышленность продолжала подталкивать страну и ее население по наиболее энергозатратному пути. Они прекрасно знали о глобальном потеплении, когда убедили многие семьи заменить свой автомобиль еще более расточительным внедорожником, которых в настоящее время насчитывается много миллионов. Правительства, которые очень хорошо знали об опасности глобального потепления, отказались регулировать производство этих транспортных средств, например, сделав их немного более дорогими или обложив небольшим налогом для улучшения общественного транспорта. Поэтому не только неудача международных климатических переговоров усилила опасность глобального потепления, но и все эти факторы.
Сильная система регулирования внедорожников и другого транспорта, авиаперевозок, строительства, производства материалов может значительно повлиять на решение проблемы, которая сейчас стоит перед всеми нами.
Но я считаю, что в долгосрочной перспективе опасность глобального потепления будет преодолена гораздо более глубокими изменениями в обществе и экономике, когда производство будет вестись не для прибыли, а для удовлетворения человеческих потребностей, в гармонии с естественной окружающей средой, а не посредством ее уничтожения.
Другой мир возможен
– Есть ли у вас оптимистический сценарий будущего?
– Хотя я по своей природе оптимистичный человек, я очень пессимистично отношусь к возможности того, что что-то будет достигнуто на международных переговорах об изменении климата. За четверть столетия после конференции в Рио они не смогли переориентировать экономику таким образом, чтобы сделать мир более безопасным для будущих поколений. Если мы собираемся изменить ситуацию, нам сначала придется столкнуться с ужасающей реальностью этого провала – провала государств в историческом масштабе. Ответы на этот кризис должны быть найдены вне процесса международных климатических переговоров. Я не думаю, что человечество легко изменит курс. История показывает, вещи, скорее, меняются неожиданно, чем постепенно.
Когда будет коллективная воля, как только мы сможем признать, что социальные и экономические системы способны измениться, я не сомневаюсь, что будут найдены технологические ресурсы, чтобы отойти от ископаемого топлива.
Уже существуют технологии для децентрализованных систем электроснабжения с использованием различных методов производства электроэнергии. В таких системах ископаемое топливо в будущем будет играть лишь небольшую роль, если будет играть какую-либо роль вообще. Если бы те технологии, которые уже есть в наших мобильных телефонах, в наших карманах, были использованы для управления потоками электроэнергии, количество сэкономленной энергии не лишило бы никого доступа к электричеству.
Существуют технологии и для транспортных систем, которые позволят нам передвигаться, используя меньшую долю используемых в настоящее время видов топлива. В будущем города будут чистыми, удобными, безопасными местами, где люди смогут пользоваться автобусами, трамваями, велосипедами, поездами и другими видами транспорта, которые я еще не могу себе представить, – а не клубками с преобладанием автомобилей, какими они являются сейчас. Но, самое главное, функция экономики должна измениться, чтобы удовлетворять человеческие потребности, а не служить прибыли. Тогда способ потребления ископаемого топлива может быть разработан совместно, в интересах каждого, а не определяться корпорациями.
Поводом для оптимизма является то, что, когда вы задумываетесь обо всех замечательных способах, которыми мы могли бы жить, невозможно поверить, что мы навсегда застрянем в социальной системе, которая не только удерживает большие слои населения в состоянии материальной нужды, но также наносит ущерб отношениям между человечеством и его природной средой. Очевидно, что коллективными усилиями мы можем создать нечто лучшее.
